[Эллочка]

Пациента нужно любить и, по возможности, уважать. Так велит деонтология – наука о том, что можно и чего нельзя в общении с больными. Оно и правильно. Подорванную недугом психику, нужно оберегать. Ведь не ясно, что именно заставляет гражданина хамить и оскорблять врача, то ли разбушевавшийся геморрой, то ли то, что в детстве его мало пороли. Об этом надлежит всегда помнить и стараться быть предельно тактичным. Уж лучше проявить вежливость с больным, чем вежливо вставать, когда секретарь скажет: «Встать. Суд идет!»
Опять-таки, клятва Гиппократа. Ее текста пациенты, конечно, не знают, но прекрасно о ней слышали. Такая осведомленность дает им право разговаривать с врачом так, словно до этого они лечились именно у Гиппократа.
Умение общаться с пациентами – это искусство. Научить, как вести себя с больными, как разговаривать, как направлять в нужное русло, не давая разбушеваться неуемной, подчас, фантазии – никакая деонтология не в силах. Если повезет, с опытом придет и умение отделять зерна от плевел, в противном случае, может, есть смысл сменить профессию, если конечно вы не патологоанатом.
Леня, разговаривая с пациентами, всегда смотрел в сторону и вверх, иногда бросая на больных короткий цепкий взгляд. Может, конечно, это было следствием травмы глаза, полученной в детстве - вполне возможно - или специальным приемом, выработанным годами на скорой, но действовало безотказно. Если какая-нибудь бабушка, не найдя поддержки во взгляде доктора, все же решалась дать волю своим страхам и опасениям, короткие и четкие вопросы Лени тут же возвращали ее к реальности из пучины «мне кажется у меня…» и «у соседки вот так же было…». Лёниному умению опрашивать больного могли бы позавидовать спецы с Лубянки. Но с этим пациентом даже Леня был бессилен.
Наша кардиобригада приехала на вызов в серую девятиэтажную малосемейку на окраине города. У дверей квартиры на седьмом этаже нас встретила невысокая женщина средних лет с лицом, потрепанным годами так же сильно, как и ее халат. Пропустив нас вперед, она тихо вошла следом. Комната, несмотря на весну за окнами, напоминала о встрече Нового года в палате провинциальной психушки. Это сходство рождали две перекрещенные веревки, натянутые по диагонали и украшенные стираными, но далеко не новыми предметами одежды. Напротив окна, у стены стоял старенький диван, заправленный видавшим виды, но чистым бельем.
Мы с Олегом расположились за столом у окна, а Леня сел на приготовленный стул около больного. Не знаю, завещал ли пациент свою кожу какой-нибудь галерее или нет, но некоторую художественную ценность она, определенно, представляла. Рядом с традиционными - «Мы устали», «Не буди» и многокупольным собором (церковью язык не поворачивается назвать) - синели копии русских живописцев XIX века.
- Ну, че уставился, лепила? – огорошил Леню пациент - Давай лечи.
- Что лечить будем? – к такому повороту врач готов не был.
- Мотор барахлит, - скорчил для наглядности рожу экспонат.
- Как барахлит? – Леня бросил на него быстрый цепкий взгляд.
- Ты, че, в натуре, не понял? Сердце у меня…
- Болит как? Давит, колит, жмет?
- Не ну ты, че, сука? Я не понял. Ты лепила или хрен с горы? – слов гражданину явно не хватало и, что бы подчеркнуть вескость своих слов он пустил в ход украшенные синими перстнями пальцы. – Тебе человек говорит, болит сердце…
Олег, сидя спиной к больному, напряженно вслушивался. Разговор у врача с пациентом явно не клеился. Кроме матов и угроз в сопровождении распальцовки, от него мало что можно было добиться. Леня героически пытался сохранять спокойствие, в надежде получить внятные ответы, но всему есть придел. Исчерпав терпение, он несколько резко встал и, повернувшись ко мне, размеренно произнес: «Кардиограмму сними».
Я потянулся за нашей видавшей виды «Электроникой», но Олег меня остановил.
- Я сам.
- Женщина, выйдите из комнаты, и дверь закройте, – обратился он к жене экспоната. – Мы сейчас процедуры делать будем, вы в коридоре подождите.
Фельдшер, не спешно, направился к кровати, втянув голову в плечи, и смешно переваливаясь на кривоватых ногах. Сняв по дороге с одной из веревок штаны с продетым ремнем, он намотал их на руку. Другой рукой ловко поставил кардиограф на стул, расстегнул крышку, разогнулся и без всякого предупреждения на коротком замахе врезал штанами по роже пациента. Пряжка, просвистев по дуге, звонко врезалась в лоб, аккурат над переносицей.
Мужик дернулся и затих, даже наколотая на плече Аленушка, еще пуще пригорюнилась. Его глаза, только что святившиеся наглой безнаказанностью, испуганно уставились на Олега. Тот не торопясь надел цапки, подсоединил провода и стал записывать кардиограмму.
Дальнейшая починка «мотора» прошла быстро и без осложнений. Когда мы уже выходили из комнаты, гражданин, до этого с задумчивой смиренностью рассматривавший потолок, приподнялся на локте.
- Спасибо, брат, - проникновенно обратился он к Олегу. – Ты оказался настоящим мужиком.
- Не за что, – на ходу бросил фельдшер – Обращайся еще.
В машине, на мой немой вопрос, Олег, привычно закинув ногу на подлокотник кресла, назидательно поднял палец и изрек.
- Деонталогия, однако, - не в силах сдержаться, он весело заржал.

* Медицинская деонтология - это совокупность этических норм выполнения медработниками своих профессиональных обязанностей. Предусматривает преимущественно нормы взаимоотношений с больным

---